Китайский божок

Рассказывали мне на Дальнем Востоке интересную легенду. О каком-то китайском божке, который будто бы много лет охраняет в тайге плантации китайского женьшеня. Дело в том, что ещё до революции Дальний восток, как и сейчас, активно заселялся китайцами, как в анекдоте, «мелкими группами по сто тысяч человек». Тогда-то они и разводили в тайге плантации этого чуть ли не мифического растения. Умеючи, надо сказать, не так-то это просто плантацию женьшеня удержать, тем более дикого. Это домашний женьшень растёт лет пять, а дикий, настоящий, в десять раз дольше – пятьдесят, а то и поболе, за поколение особенно не насобираешь. Отличить его от домашнего, кстати, если не знаешь, не так то просто. И тем не менее, корень, как человек: вот очень похожее туловище, шея, голова, руки, всё как у людей, не знаю, может у него и душа есть? Так и отличают - у домашнего, огородного корневища нет шеи. Дикий же, самостоятельно впитывавший в себя таёжное, горькое солнце, ценится, само собой, гораздо выше, но и трудов, с ним связанных, гораздо больше. С одной стороны – пригляд за ним нужен, где, что и как, а с другой – дюже он чуткий, любит расти в одиночестве, чуть что не по нему, заденешь… Совсем недавно, мода тогда такая была, в тайгу на тракторах да вездеходах ломиться, так ведь передавили всё… Женьшень даже если его слегка задеть, чуть-чуть кожуру сдёрнуть, впадает, как говорят, в спячку и долго сам собою лечится где-то глубоко в земле, а потом неожиданно снова появляется, и даёт себя обнаружить. Через три года, через десять – бог его знает. А тут, на плантациях, всё выверено, известно. Потому и жили на одних и тех же местах по несколько человек, что передавали заимку от отца к сыну, от сына к внуку. Так что каждое поколение собирает работу предыдущего и сажает для следующего. Но потом пришли другие времена, китайцев «ушли», и плантации остались не в удел. Так вот, говорят, будто бы иногда «корневщикам», промышляющим добычей женьшеня в тайге недели и месяцы, часто в поисках одного корешка, случалось иногда находить удивительные плантации на крохотных участках земли, но с таким крупным корнем, что даже часть собранного делала человека состоятельным, минуя многие годы упорной работы. Однако никто якобы никогда не мог прийти на это место дважды. Сколько не слышал, так всё за охотничьи байки принимал, что у костра в похвальбу сочиняют. Кто поверит, что где-то ты нашёл такую волшебную плантацию и потом будто забыл туда дорогу. Да ни за что! Бывалый усмехнётся в ус, хлопнет по плечу, скажет – ну где уж нам свидеться с твоей хозяйкой медной горы, пойдём-ка лучше спать. Но вот однажды я сам стал свидетелем этих событий…
Любой корневщик, имеющий хоть какой опыт работы в тайге, легко может узнать места, в которых когда-то уже были искатели женьшеня, по знакам оставшихся на деревьях. Дело в том, что если ты нашёл женьшень и, что называется, не впервой, то ты его не станешь сразу вырывать из земли - повредишь, ты осторожно час за часом будешь внимательно его окапывать, чтобы не дай бог не задеть белые маленькие отросточки корневища. Бывает так, что целый день будешь копать, может быть, и больше, лишь бы сохранить его жизненную силу неповреждённой. И вот ты его выкопал, аккуратно, но ведь и это ещё не всё, ты же не бросишь его так в рюкзак, не повесишь за плечо, как придётся, – его надо сберечь, донести не повреждённым. И тогда что делают – топором сдирают с кедра кусок коры, с локоть длинной, снимают древесину с уголков, в центр листа кладут мох, в него женьшень и потом заворачивают наподобие конверта, закрывая корень этими уголками, и вот в таком вот виде уже несут до дома. Кедр же с засечённой корой остаётся на всю свою долгую жизнь отмеченным и вот именно по этой отметке корневщик узнаёт своего далёкого собрата, когда-то нашедшего здесь искомое. Именно поэтому он непременно будет тут день, два кружить, но найдёт вновь выросший в этих местах женьшень. В народе эта кедровая отметка называется «лабада» и всегда выглядит лакомым кусочком ещё задолго до самого женьшеня. Как кровь раненного животного подстёгивает азарт охотника, забывающего о сне и отдыхе в порыве преследования, так и лабада, особенно старая, заросшая, окружённая со всех сторон наростами коры, так что уже давно стала похожа на узенькую бойницу, выглядывающую несколько десятков лет из толщи дерева, – лучший аванс искателю женьшеня. Чем древнее лабада, тем крупнее может оказаться женьшень, на который она указывает! Дерево при этом может уже сгнить и упасть, но лабада останется и будет от этого только ещё ценнее! Так вот, как-то раз вдвоём с товарищем мы ходили на разведку в тайгу и буквально в трёх, четырёх километрах от стоянки наткнулись на уже сгнившую лабаду и, недалёко от неё, как бы напротив, на деревянное изваяние китайского божка, как мы его окрестили, тоже сгнившее, но отчётливо угадывающееся, в мощном продолговатом куске дерева знававшего когда-то умелые удары топора. Ох, что в нас тут же проснулось! Скрупулезно, как охотник, попавший на след дичи, с раздувающимися ноздрями стали мы метр за метром исследовать окрестности. Не прошло и двух часов как вышли мы на это легендарное место – китайскую плантацию женьшеня! Выглядело это очень просто: между сопочек затерялся такой небольшой пятачок земли сплошь усеянный «петухами»! Петухами называют старый и очень большой женьшень, у которого уже пять отросточков – это предел, больше не бывает. У нас головы чуть не унесло от такого водопада радости. А так как нас было в команде четверо, вышедших на поиски и разошедшихся в противоположные стороны, то мы это место засекли в прямом смысле слова: крест на крест порубили окрестные мелкие деревца, поставили метки на стволах, как добирались, – обозначили тропу и только после этого уже затемно мёртвые от усталости вернулись к стоянке. На следующий день, не выспавшись, рано утром, уж как замуж невтерпёж, наскоро похлебали из котелочка чайку и, уже вчетвером, отправились ну можно сказать за сокровищем… Чем это обычно кончается?
Да, так оно и вышло – и тропу нашли, и засеки, и даже лабаду эту снова отыскали – всё напрасно! Куда делась плантация?! Четыре дня хором искали – бесполезно… Отсюда, после этого случая, и я невольно задумался, неужто действительно китайский божок охраняет свои китайские плантации от незванных гостей?


2.

Интересно вот что. За перевалом, ближе к Японскому морю жила странная народность. Не народность, а так, непонятно кто. Звали их «тазы». Выходишь к их посёлку, как в другой мир попадаешь! Тайга, а у них всё чисто, аккуратно, кругом дорожки, домики на загляденье. И только эти самые тазы. Никого другого не принимали к себе. И при этом очень гостеприимные, открытые. В любой дом зайдёшь, хотя и в несколько – в каждом тебя встретят, за стол усадят, накормят, напоят, нальют. Сами они, правда, на счёт «налить» - очень спокойно.
Тоже выращивали женьшень, как и те китайцы, даром, что и выглядели точно как они. Не знаю откуда эти «тазы» пришли, но помогали им власти тогда лучше некуда. Свободный лов рыбы, свободное пользование нарезным оружием… А охотник в тундре с карабином это… Это значит, что он хозяин тайги, это значит, что он может жить спокойно. Может поэтому, они так обособленно жили? Так или иначе – очень бережливый народ. Своего зверя отстреливают только в самых необходимых случаях. Приезжаю как-то на свой солончак, за оленем приглядеть смотрю чужой мотоцикл стоит у тропы. Ижак, «Юпитер» или «Планета» с коляской, но точно не наш. Своих-то как облупленных узнаёшь! Ну понятное дело. Достаёшь коробок спичек, вынимаешь из него спички, засовываешь в него свёрнутую бумажку и под кожаный ремешок мотоцикла. По первому разу предупреждаешь. Если особо сердобольный можно и во второй раз предупредить и в третий, но рано или поздно научишь. А так возвращается человек и видит пустой коробок спичек с бумажкой. Знак – лучше некуда. На своей охотничьей территории мог запросто сжечь, ан нет – предупредил. Больше я его не видел ни разу. Сам я за зверем никогда не заходил к ним заимки. Особенно и нет смысла зариться. У меня тогда было своих солончаков, наверное, штук двенадцать – куда больше. Своего хватает и дать тащить потом далеко. Зачем им так далеко? Тоже непонятно. Своего зверя, как будто берегли.
Рыбы тогда в реке – море! Просто кишела. Приходишь к ним в гости, а вдоль берега мальчишки тягают, даром что ни на пустой крючок. Разная сёмговая рыба. Маленькая, но вкусная. Медведя можно запросто у воды нагнать. У нас-то вряд ли… Если медведь не пуганный даже, то его быстро напугают и выследят.
Однако спросишь, где есть корень – никто и ухом не поведёт! Здесь гостеприимно, но очень строго.

Красиво. Заходишь в такое место, где человек не добирался. Или дорог нет, или не удобно дичь тащить, просто далеко. Кедровые шишки под ногами ковром, как в сказке! Вся тайга кедром живёт. Наверное и нет зверя, который обходит кедровый орех. Слышишь, там где-то слева медведь дрынжет, пройдёшь немного – оп, там кабан чавкает, приглядишься белка в ветвях трескает. Белка она интересно так шишки ещё на земле от шелухи, смолы очищает, а потом уже взбирается наверх и там милуется с шишкой наедине. Чтобы руки не пачкать смолой, (в тайге крана с водой не найдёшь руки помыть). И что делаешь – кидаешь в белку палкой, она от испуга бросает шишку вниз, а ты подбираешь – по дороге есть что перекусить, а ты себе ещё очистишь! У неё, кстати лапки всегда чистые! Как она справляется не знаю. А вот у медведя на лапах целые сантиметровые смоляные подошвы! Не знаю, как на самом деле, но у нас, у охотников поверье, что эту-то лапу он и сосёт зимой!

Однажды стал свидетелем верхового пожара. Страшное, я вам скажу зрелище! Огонь со страшной скоростью несётся поверху, гудит, как в трубе только стократ сильней. Чёрно-красное пламя каким-то вихрем, тайфуном к небу поднимается – впечатляет, на всю жизнь запомнил.
Нас тогда помню всех погнали на тушение. Людей, технику всю, что нашли: бульдозеры, тракторы. Были у нас за плечами баллоны двадцать литров и насос в руках… Ну, что этой пшикалкой сделаешь? Пока головню потушишь, огонь тебя сверху уже обошёл и окружил. Бульдозер также – пока полосу расчистит, огонь уже радиаторы плавит – приходится срочно отступать… Тогда, правда тайга всё-же тогда так не горела, как сейчас. Да и все знали, кто устроил это случайное возгорание. Лес выжгут, а потом соседний, как сожжёный вырубят. Всё просто и нагло.
Помню, тогда в деревню к нам пришёл один из тех тазов. Лет, наверное за сорок было мужику. По мне тогда так уже крепкий мужик. Нет, никто у него из деревни не сгорел, все вовремя ушли. Сгорела дочиста плантация женьшеня… Тебе это трудно понять. Трудно представить, что значит плантация, которую сажал ещё его прадед! Можно представить, что у него было с ней связано, да и какие корни там были! Я думаю, не смотря на контроль тогда со стороны властей, были у них свои связи с Китаем, туда он и уходил. Тогда я в первый раз увидел, как человек седеет за одну ночь. Просто вернулся с копной белых волос. И через день застрелился. Вот такая вот цена.