Когда плакал Каюр

Каюр – это проводник. И занимается он тем, что водит через болота небольшой караван вьючных лошадей. К сёдлам приторочены с двух сторон кожаными ремнями большие такие чемоданы и огромный горб с поклажей наверху. Консервы, хлеб, крупа, в общем, всё, что нужно для жизни отряда – всё это в руках каюра. Наверное, поэтому в отряде, он самый уважаемый человек. Без него никуда! Но и опытным он должен быть, не то слово. Сложное это дело по тайге, многие десятки километров, да по мари караваны водить…

И вот однажды тяжело заболел наш каюр, лихорадило его, а потом и вовсе... Не смогли спасти. А жизнь своим чередом, отряду надо что-то есть, кто-то должен идти с продуктами… Пошёл я. Думал: здорово, на лошади, как ковбой! Ну, прямо детский сад.

Жара стояла, не дай бог! Воздух от духоты звенел! Никуда не спрячешься и везде оводы… Это настоящее бедствие! Огромные, со спичечный коробок, лучше сказать с воробья, колышутся перед глазами чёрной сетью, неба не видно, да ладно небо, в трёх метрах, едва видно с кем разговариваешь. Видно ещё туда-сюда, но ничего не слышно, от постоянного гула! А вжихнет в поясницу, выгнешься в дугу, мало не покажется. К вечеру сойдут вместе с жарой, забьются в щели, но им на смену, сменив гул на пронзительный звон, придёт другая гнусь - комары, жёлтовато-прозрачные, неуклюжие, но со страшным, вздувающимся укусом и противные, лопающейся, липкой накаченной кровью. Я то ладно, понятное дело - у меня куртка, штаны, накомарник, так просто не прокусят. Хотя всё равно лазейки находили, конечно, никуда не денешься, втыкались, но лошади!.. Каково-то им? Уж казалось бы, ко всему скотина привыкла, но ведь тут запросто можно быть заживо съеденным! Были свои хитрости. Видел я, например, как каюр обмазывал их грязью, хоть какая-то помощь лошадкам. Толстый слой грязи на солнце засыхает, затвердевает и панцирем прикрывает открытые места. Но какой там! Всё равно протыкают, не сразу, но дырявят, у них видать тоже опыт! Наверное, не один десяток поломает жало пока первые кровососы доберутся до вен, но уж когда доберутся… Смотришь, идёт лошадь и не поймёшь в чём дело – почему красная на крупу глина! Приглядываешься, кровь через глину проступает… Быстро сшибаешь глину, а под ней…

Не знал я многого, а рассказать, посоветовать уже было некому, да и не до того. Лошади, а у меня их было четыре штуки, идут друг за дружкой, след в след привязанные, морда к хвосту. Иногда я на первой лошадке еду, чаще, а потом и всё время, конечно, рядом иду. Ибо… Всё что можно отбил. Двигаемся вдоль ЛЭП. Здесь недавно зимник пробивали, от дороги нечто вроде колеи осталось, можно выдерживать направление. По болотам сложно. Марь колышется, как перина – здесь наступишь, даже не всхлюпнет, но качнёт, а в нескольких метрах чуть дальше тебя трясина плавно вздыбится волной и медленно с лёгким шорохом угаснет – страшная штука, хотя и любопытная. Чуть что лошади по грудь проваливаются… Приходится распрягать, груз снимать оттаскивать, вытягивать долго и осторожно лошадь, отдыхать и снова нагружать, подвязывать.

Не знал, например, что нельзя связывая лошадей, поводья длиннее локтя оставлять. Потому как, когда лошадь мордой к хвосту другой лошади идёт близко – ни куда не денется, это мне потом объяснили, а вот если не так…

Жалко мне их стало что ли, думаю, совсем измотались животные, пусть хоть немного посвободнее пойдут… Да не тут-то было, не тут пожалел, да и не так. В середине дня достали лошадей вся эта летающая гнусь, так что они взбесились, просто остервенели! Что тут началось! Ты слышал когда-нибудь, как ржёт лошадь, когда мучается? Это страшный, безумный и вместе с тем, какой-то испуганный крик! Они носятся, встают на дыбы, лягаются, бьются друг о дружку (поводья-то позволяют) пытаясь сбросить с себя всё и вся, валятся в болото и, задрав копыта, в сплошном месиве вещей, грязи, мха катаются.

Ну и что? Постромки в клочья, вся провизия разбросана по болоту, чемоданы растоптаны, а лошади, спасаясь от самих себя, бог знает куда унеслись с бешеной скоростью. До лагеря ещё километров двадцать-двадцать пять.

Конечно, пытался образумить, утихомирить. Бегал, вис на поводьях, уговаривал как мог… Да куда там! Ищи свищи... Изодранный, с разбитыми руками, мокрый, измазанный обхватил голову руками и где застало меня, там и сел в болото. Это был, пожалуй, единственный день в моей жизни, когда я плакал. И в этот день я был каюром. Плакал я не от боли, не от усталости и обиды, нет – от бессилия. Я отвечал за жизнь многих людей, и я не знал, что делать дальше. Жизнь наша зависела от зверей.

Я привык против зверя, а не заодно с ним. Когда-то, не так давно работали мы на зимнике. Домишко, засыпанный по окна снегом и нас четверо. Возвращаемся домой по лыжне, она твёрдая, укатанная, как по асфальту идёшь, вдруг – ба – тигра! (Чаще, мы именно так звали его – тигра). Следы, прямо по нашей лыжне. Мощный зверь! Видно, это по тому, что след его провален сантиметров на двадцать-двадцать пять, а в такой наст, это очень серьёзно. Один день так прошли – следы, второй, третий… Ну, просто наладился вперёд нас или скорее за нами... Чуем, что рядом, не уходит, но носа не показывает. Собака наша стала скулить, ни на шаг не отходит, под ноги забиваться, а на ночь в дом проситься. Что за дела! Ну, всё, думаем, если тигра собаку учуяла, то без добычи отсюда добровольно не уйдёт, это штука проверенная. Начали ставить мы силки. Разные штуки хитрые людьми придуманы. Обходит всё! Всё чует, всё видит, никаких ошибок, оставляет только следы. И, всё время чувствуется, что наблюдает за нами. Собака просто не ходит никуда.

Повадился я охотиться на кабаргу, это такой, среднего размера олень, очень быстрый, юркий, питается исключительно мхом. Кроме того зверь ночной. Делали ловушки. Заваливали молодую ёлку, по которой вьются целые гроздья мха и под не вырубали целый коридор. Ветки не давали дереву упасть до конца, пружинили его в метре от земли, а мы осторожно вырубали внутри пространство, чтобы легко было добраться до мха и два-три окна внутрь. Заделывали снаружи все остальные щели, заваливали ветками и натягивали на узкие лазы стальные проволочные петли. Кабарга, как чует лакомство, так непременно хочет попасть внутрь. Долго ходит кругами, ищет опасность, и все ж таки рано или поздно, а чаще всего так и происходит, суёт, прямо по пословице, голову в петлю, петля затягивается, и если он чуть дёрнется, то уже намертво. Так и кормились: изредка глухаря, рябчика, а всё чаще кабаржатиной. У самцов кабарги есть очень интересная особенность. На пузе есть такой отросток, железа, в которой очень пахучий мускус. Достаточно приятный запах. Мускус этот очень ценится у китайцев. За несколько лет всю тайгу выбили. Сейчас редко-редко следы этого зверька можно встретить. Ещё бы!.. Самцы и самки попадались одинаково, но последних, часто приходилось оставлять на приманки соболям, а то и просто выбрасывать. Но вот что любопытно - тигр за нами всё подъедал! Шкуры выбрасывали, внутренности – за ночь нет! Только следы…

Сам-то он за кабаргой видать не очень любит охотиться, трудный зверь, так всё больше чушки, а вот трофейной не брезгует. Или голодный ему сезон выпал… Так мы и жили. Ставили силки на тигра, а он доедал наши запасы.

Решили мы устроить ему серьёзную западню и не одну. Срубили крепкий ствол, проволоку протянули стальную, миллиметров десять, петля… Хорошо бы такие вещи на пригорке делать, или после какого-нибудь препятствия, хотя бы поваленного дерева. Тигр металл издалека чует, но если будет перепрыгивать, то можно его перехитрить. Ничего не вышло! Обходит за несколько метров. Шесть ловушек было, у всех шести следы и всё! Однако собака наша тоже жива. То ли передумала зверюга, то ли просто интересно ему было за нами издалека наблюдать, тигра, действительно, очень любопытная зверюга, на кошек хотя бы посмотри.

В общем, закончилось наше противостояние несколько неожиданным для нас образом. Выходим мы как-то по утру из нашей коптилки и видим, что через нашу стоянку за ночь целый табун чушек прошёл. Идём кругами вокруг зимника, пытаемся засечь след. И очень быстро метрах в ста-ста пятидесяти находим одного за другим четырёх кабанчиков, так, через десяток метров каждый! Нетронутые… Крупные уже такие свинюшки. Выходит так, что тигр наш весь этот табун настиг, легко, на ходу, по очереди, несколько штук оглушил и погнал остальных дальше. Оставив, за своё любопытство, нам, на прокорм.

Поняли мы друг друга, что ли?

Звери чуткие. И они родные братья и сёстры природе. Мы же, наверное, хотя и старшие, да совсем от рук отбившиеся двоюродные да троюродные...

Охотился я на тигра. Нашёл крепкий, достаточно ветвистый кедрач, устроил на нём себе сидушку-люльку, не высоко, метров десять-двенадцать, устроился и, ну давай не спать! Часа не прошло, чувствую, что-то изменилось… Слух обострился до предела, мельчайшее дуновение улавливает. Какое-то напряжение в воздухе появилось – не шелохнусь. Жду. Ничего не происходит. Однако, уже почти уверен, что кто рядом. Осторожный шорох. Медленно, чтобы не хрустнули, не дай Бог, позвонки, чуть-чуть поворачиваю голову, а глаза каждый листик изучают. Иной зверь, охотники это знают, в нескольких метрах от тебя замрёт и ты его не заметишь, настолько для него здесь всё родное, настолько здесь всё за него. И только если двинется, есть шанс… Но надо быть настороже, и как только что-то переменится – о! Ветка сдвинулась! Нет, это рога… И вслед за рогами на поляне медленно, два-три шага, появляется олениха и за ней маленький потешный оленёнок. Ноги у него тонкие, как верёвочки, гнутся во все стороны, мордой в мать промахивается и всё-то ему интересно. Олениха – другое дело. Сильная, кажется вылита из напряжения. Грациозно склоняет голову к земле, щиплет траву и вдруг раз, мгновенно, рывком вскидывает голову вверх, в сторону меня. Застыла. Смотрит немного исподлобья и как-то краем глаза, искоса. Потом снова, медленно наклоняется, выбирает губами растения и опять, не даю я ей покоя – взмётываются рога вверх. Я убивать её не собирался, другая у меня была цель, но спугнуть по привычке боюсь, интересно наблюдать…

Как-то я всё ж таки выдал себя. То ли вздохнул, то ли выдохнул, но в мгновение ока олениха, едва поняла, откуда опасность, подскочила и закрыла собой оленёнка! А тот, как стоял ничего не понимая, так и продолжал хлопать гляделками, играть головой с какой-то травиночкой. Подскочила и быстро-быстро оттеснила, вытолкала боком с поляны. Всё понимают, нутром чуют.

Ну что, успокоился, разжёг костёр, комарьё разогнать, лапника в него набросал, листьев, так, чтобы дыму побольше, на ночь лежанку стал себе устраивать... Смотрю, к вечеру, лошади на дым, да на огонь пришли, домашняя привычка всё же. Косятся испуганно глазом, бока ходуном, как после лихорадки ходят, всхрапывают, потряхивая гривой… Примиряются.

А что толку? Мало того, что едва ли что соберёшь, из того, что осталось по болоту, день убит, да и нечем привязывать…

Да, что рассказывать, дошли.

Штормовое предупреждение

Ямал. Полуостров Сеяха, большой по тем временам, лет двадцать назад… а сейчас, говорят, и совсем уже шикарным стал. Я с неизменной, но звучной специальностью - радист. Обустроились быстро. Станцию поставили в старой школе-интернате, летом там каникулы, - поэтому всё свободно. Здесь разместилась и вся наша команда, человек пять-шесть.

Работали недели две. И вдруг, на тебе, передают штормовое предупреждение – сам же его и принимаю – крепите мол крыши, вышки и прочее. Спасибо что предупредили, а то будто мы не видим, что вокруг творится! Уже сейчас налетают такие Змеи-горынычи, что о-го-го, закачаешься. Народ смотрю, засуетился, забегал, скот загоняет, всё лишнее снимает и в норы прячется. Они к этому делу привычные, хотя навряд ли им это в радость. Ну да ладно. За мной что: мачта-антенна (рация в домике), да крыша, своя собственная. За последнее не беспокоюсь, а вот за мачту? Мачта – это серьёзно! Перетянул растяжки, все восемь штук, перепроверил кронштейны – ну, думаю, теперь не «сдует», хотя, впрочем, всякое бывало. Только спустился вниз, к своим, и что тут началось! В одно мгновение небо покачнулось и словно изнанкой вывернулось. Захватывающее, я вам доложу, это зрелище, но жестокое. Всё скрипит, гудит как в аэродинамической трубе! И такой пылевой столб, ну точь в точь, змея на дыбах покачивается, изгибается и словно нехотя пальцем кому грозит. Потом с этаким лихим посвистом налетает, срывает что нибудь, до чего дотянется, поднимает в воздух и со всего размаха, жестоко об землю - шмяк! А вслед за этим столб этот и сам будто рассыпается, стелется, ну вроде уходит, так что уже и не верится, что он мог где такую силу мог набрать для удара. Но, это обманчивое ощущение, проходит пара секунд и вот он уже казалось погибший, собирает себя в кулак, и, злорадно посвистывая снова обрушивается на дома, поля, ну действительно, всё, что попадётся под руку. Сколько потом заново придётся отстраивать!... Ууух! Я вот всё время спрашиваю себя, когда вижу подобное, где природа своё истинное лицо показывает, до этого или сейчас? Ну, действительно, то она помогает человеку, то готова с лица земли, как каплю вытереть! Жестоко право! Ну да ладно, на чём я?.. Ах, да! Ну дак вот, а мы что, мы сидим себе тихонечко, никого не трогаем, да национальный продукт попиваем. Работать точно ещё два-три дня нельзя, но да ведь, на что-то надо настраиваться, кто знает, сколько вообще всё это продлится.

И что меня угораздило «посмотреть», что там, в «большом мире», за стенкой дееться, не знаю! Наверное геомагнитная буря на меня так повлияла! Приоткрываю я входную дверочку нашей лачужки, а там… Да, забыл сказать, что вместо дорог типа наших тротуарчиков, там часто используют «коробы». Полезная штука, рассказываю: Коробы - это такая теплотрасса, обшитая со всех сторон утеплителем, а поверх досками этак метр на метр. И вся эта коробка стоит на сваях, примерно в полутора метрах над землёй, то есть, что над землёй - зачастую над такою жуткой грязюкой! Ходить по этим коробам и удобней и надёжней, особенно зимой, идёшь как бог по-над снегом, если конечно по пути к месту назначения. Ну, так вот, открываю я дверку, на этот короб, пройтись, не знаю, обстановку разведать, на стихию, так сказать тет а тет, поглазеть… Ничего, прошёлся, всё нормально, посмотрели друг на друга, остались довольны собой. Возвращаюсь победоносно, рывком открываю дверь делаю широкий жест в сторону ребят, знай мол наших, и в этот момент, меня свеженького одним могучим рывком ветерочек хватает прямо под белые руки моей энцефалитки, выбивает из под ног короб, и вместе с этой дверкой в две секунды, как пылесос вытягивает под самые что ни на есть небеса, даже подумать ни о чём не успел! Лечу, энцефалитка задралась выше моей крыши, так что, как в чулане, ничего не видно. Дверь из рук то ли от страха, то ли от восторга машинально не выпускаю, на вытянутых руках, парусом – всё свистит, темно и ничего не понятно. М-да…

Был у нас там такой, Юриком звали, давний таёжник, парень надёжный и давно признанный этаким негласным лидером, и, между нами говоря, заслуженно. Помниться, однажды, кажется в позапрошлом тогда году, возвращалась вся наша экспедиция на базу. Неожиданно быстро нашла нас вертушка, быстро и весело погрузили оборудование, словом, как-то всё удачно получилось. Ребята домой торопятся, туман да сырость, да скудный паёк, кого угодно измотают. Ну, так вот, побросали мы с горбов последние ящики, взобрались на них влёжку, язык на бок свесив и перешучиваемся, что, мол, до чего дошёл прогресс – вначале мы ящики таскаем, а потом они нас. И вдруг вместо привычного покачивания в момент отрывания от земли – надрывный захлёбывающийся вой винтов. Что такое? Прочихались и вот снова всё дрожит, гудит и уже какой то даже обидный рёв движков. А потом деловито так высовываются к нам два пилота и говорят: «Мужики, есть проблемы». Слезаем с належанных мест, собираемся в кружок, около кабины, курим. Выясняется, что техника не тянет – не полетим. Сразу боком вспомнились наши шуточки про прогресс. Короче: народу много, ящиков в три раза больше, воздух сырой, машину не держит, и в итоге… А в итоге надо кому-то с чем-то остаться … Об этом, сразу, конечно, не сказали, но все и так поняли.

– Ну, мужики не обессудьте, - наконец крякнул первый пилот, - придётся кому-то остаться, сделать, так сказать, шаг вперёд, иначе никак... Народ у нас хороший, но все как-то замялись, понятное дело, никто не готов был к такому повороту. Действительно, мысленно мы все уже на базе, в тепле, уюте, а тут… Что-то стали бормотать, что мол, мы своё дело сделали. …Почему никто не предусмотрел, и вообще так дела не делаются – это вам экспедиция а не... Меня тут же словно вытолкнуло, - «ладно», - говорю. Терпеть не могу, когда люди вот так вот бубнят, да гнутся, ну просто не люблю. Команда наша сразу, не в обиду им будет сказано, лесопильность свою проявила, оживилась, зашумела. – Ну, дятел, - кличка у меня тогда была «пёстрый дятел», за то, что не привык унывать, - суров, ты нас прямо таки спасаешь! Пробегаю глазами по всем лицам, досвидакаюсь, курева все протягивают. – Сколько, - спрашиваю, - ждать то, дня два-три? – Ммм, ты извини, - говорят, - но раньше недели никак не получится. Вот так. Все сразу притихли. Да и я тоже, признаться замер, хотя и виду не подал. – Так, я извиняюсь, - подал голос кто-то, что он жрать то будет, в лес даже не сходить, на ящиках сидеть, а у нас не хренá… ни хрéна не осталось! Ему ж тут одному куковать! И тут то, в это патетический момент, раздаётся спокойный голос: «я тоже. Я тоже, с ним остаюсь».

Четыре банки консервов, плитка шоколада и две бутылки водки – это всё что нам оставили тогда из еды! Было очень сурово, да только что вспоминать. Только тогда я впервые по-настоящему понял, что значит делить пополам, то, что тебе и одному то никак не хватит… Продержались. Подобрали нас, те же пилоты на шестой день. Вернулись мы, конечно, героями. Каждый считал своим долгом подойти и похлопать по плечу, мол, ну как вы там. А мы? Мы понятное дело, всё отшучивались, то да сё, мол, еле уговорили нас вернуться, так понравилось. Но самого главного не расскажешь - на всю жизнь приобрёл я себе друга. Звали его Юра.

Ну, так вот он то меня, десантник, ближе всех сидел, и попытался схватить в момент трагического прощания с землей за куртку, но не удержал. Зацепился за ногу, а ещё точнее за сапог, а сам другой рукой за косяк ухватился. Все остальные, не сказать, что промах ребята, но словно бы оцепенели на несколько мгновений - так неожиданно всё произошло. Сам он этак килограммов под сто, косая сажень в плечах, трактором не сдвинешь, но с природой шутки в сторону, и его с короба повезло, едва держится. И вот такая вот наблюдается волшебная картина: косяк двери удерживает Юрку в полуулётном состоянии, он удерживает меня, а я соответственно дверь, рвущуюся в бушующий космос, и что я, право, в этой двери нашёл! Смех, да и только! Впрочем, не только.

Как он меня удерживал пока я дверь не отпустил на волю, честное слово, не знаю, я бы, думаю, не смог… Спрашивал, потом уже, тет-а-тет, - «плохо, - говорит, - тебе бы пришлось, коли б отпустил, вот и держал». Наверное, так же он думал тогда там, в тайге… «Плохо тебе бы пришлось…» М-да, в общем, не поспоришь! Втащили нас уже всей командой, задвинули дверной проём, усадили в самый тёплый уголочек, да дали согревающего. Да разве ж такой молот в груди, чем уймёшь? И всё же дрожь понемногу угомонилась, и скоро свернулась поурчав, клубочком.

Привычно зашелестел весёлый гам, застучали стаканы, а я сидел молча, слегка ошалело оглядывал всех по-очереди, словно в первый раз, по инерции улыбался, и думал про себя: всю жизнь нас вот так вот штормит и болтает, выбрасывает из седла на полном скаку и большая удача, если есть с тобой кто-то, кто по настоящему рядом. Дважды в долгу я перед тобой Юра, большом долгу. Уж не знаю, сумею ли я когда нибудь тебе его вернуть?